пристальный досмотр на границе (это нормально, так ко всем узкоглазым теперь). заторможенная реакция на имя, которым окликает страж. имён слишком дохуя, в прикроватной тумбочке шесть паспортов с одинаковыми несчастливыми фотками на них. герда даже не пытается быть приветливой. уголки губ ползут вниз, у неё лицо ребёнка, который вот-вот расплачется.
- цель визита?
разъебать, конечно же, ваше королевство нахуй.
Герда молчит, на ответе не настаивают. с момента наступления холодов таких, как она, на границе выстраиваются очереди: несчастные, оголодавшие с одной сменной одеждой.
- провозите что-либо запрещённое?
герда мотает головой и перехватывает лямку сумки покрепче. никто не откроет косметичку, никто не заглянет внутрь, никто не посмотрит в зеркало, никто не спросит, почему оно не отражает.
- нет, но… - маленькая ладонь змеёй тянется через стойку к стражу, Герда протягивает записку с просьбой о помощи, с покаянием, с явкой о повинной, - цель приезда: хочу спасения.

Запах железа вперемешку с дерьмом и желчью бьёт в ноздри чертовски сильно. Наверное, будь Логан менее привычен к этому запаху, он бы пошатнулся. Но нет, с этой вонью он был знаком слишком давно. Как и с той, что скрывалась за ней. Она всегда служила напоминанием. Напоминанием о том, как человек пытался подчинить себе эволюцию. Напоминанием о тех днях, которые Джеймс Хоулетт был рад забыть. И о которых он всегда спешил ему напомнить.

Ему это нравилось. Нравилось быть оружием. Но, как и Логан, он не мог в полной мере им стать. Но мешали ему не чувство вины и стыда за ту кровь, что оставалась у них на руках. Нет. Ему мешали другие чувства. Оружие не должно наслаждаться процессом. А всё его естество буквально трепетало, когда он украшал очередную стену дома неугодного Проекту чиновника его же кишками. Жену и детей он, как правило, оставлял на десерт.

- Ублюдок, - говорит мужчина, вошедший в помещение бара, усеянного трупами. "Красный Трактир". Бар на пустырьке жаждущего солнца севера, контингент которого состоял из лесорубов, дальнобойщиков и просто случайных бродяг, что искали наказание в алкоголе. В ассортименте здесь были лишь пиво и низкосортный виски, а в проигрывателе - только кантри. Логан любил коротать здесь вечера. И он это знал. Ведь ему так нравилось напоминать о том, что у Оружия не должно быть любимых мест, любимых книг, музыки, выпивки. Любимых людей.

- Выходи, - голос эхом отдается по ещё недавно оживленному помещению, в котором теперь стоит воистину гробовая тишина. Плоть на руках мужчины с характерным звуком рвётся, обнажая три острых как бритвы лезвия. Боль каждый раз практически невыносимая. Но Логан уже слишком привык к ней, чтобы обращать внимание, - Виктор.

разрушать людям жизни - не мое хобби, макс

тейлор кристенсен хватается за горло, когда воздуха вновь не хватает - паника пальцами холодными и костлявыми за лодыжки тянет её на дно. нужные таблетки кончаются накануне вечером, а тейлор как обычно забывает купить (думает - ничего не произойдёт, я ведь могу это контролировать). рядом виктория, она гладит её по волосам и повторяет

- дыши со мной, ти. вдох-выдох. ещё раз... слушай мой голос, ти.
слова сливаются, они теряют свой смысл, но она слушает и голос помогает - вдох. выдох.
(её голос помогает лишь на мгновение выдохнуть, а затем вновь задыхаться от панической атаки имени виктории чейз)

тейлор хранит в себе секреты, пока они не начинают съедать её изнутри. признаться самой себе, что оказывается ей больше по душе девушки, осмелиться посмотреть на подругу по-другому - виктория смеётся и рукой кокетливо цепляется (внутри тейлор в этот момент что-то сжимается) за плечо очередного глупого качка из бигфутов - они вовсе не ровня ви, тейлор ревниво кусает губу и отворачивается.
на его месте должна быть она.

тейлор кристенсен пахнет лавандой и персиками, виктория чейз - дорогим парфюмом и вишнёвыми сигаретами, но ти помнит истинный запах её кожи и это сводит с ума. она стирает запись маркером с доски у комнаты (taylor is a slave), ей совсем не хочется верить, что она лишь шестёрка в играх виктории. тейлор чувствует (всё иначе) —
когда виктория касается её рёбер будто бы случайно
когда смотрит
улыбается, убирая прядь волос за ухо
говорит (наедине, кортни не услышит), «ты хороший друг, свит-ти»

только вот тейлор вовсе не другом хочет быть.

[indent] Эй, Санни, улыбайся. Помнишь? Я всегда говорила, что у тебя замечательная улыбка. Еще говорила про светлое будущее и что ты невероятно талантлив. Наверное, главным твоим талантом оказалось аналитическое мышление. Помогло оно тебе или сгубило - не мне судить, это ты: до, теперь и после.

[indent] Эй, Санни, не вини себя. Ты и так сделал слишком многое, чтобы предотвратить все это. Вини людей, за то, что они не поняли предупреждений. Теперь имеет значение лишь то, что ты можешь изменить здесь и сейчас.

[indent] Эй, Санни, прости меня. Нам с тобой нелегко - у каждого своя история. Наверное, ты все ещё делишь меня и ту, другую Беллу, которая так и не вернулась. Где-то там, в параллельной вселенной. А я пытаюсь не делить тебя и того, чьё место ты занял. Ещё пытаюсь не думать о том, что это меня немного пугает. Есть ли он там, где-то на задворках сознания? Или вы стали единым целым? Или он исчез? Как же много вопросов, как же много боли. Мы можем только смириться, да?

[indent] Эй, Санни, живи. Не нужно все время куда-то бежать и пытаться спасти. О, да, у нас с тобой есть проблемы. У целого мира есть проблемы. Но не нам двоим их решать, если уж на то пошло. Я не она, возможно, ты считаешь именно так. Ты не говоришь что об этом думаешь, а я боюсь спрашивать, чтобы не разрушить иллюзию того, что между нами все в порядке.

[indent] И, конечно же, ты уже давно не Санни, а Александр. Да, я помню, извини за это. Но у тебя есть шанс прожить жизнь заново. У меня… у меня есть ты и Кэс. Знаешь, мне этого вполне достаточно.

хороший сын с простым, как палка, желанием - оказаться как можно дальше от отцовского гиперконтроля, даже если ради этого придётся занять максимально, во всём, от и до - диаметрально противоположную позицию. ханако не понимает - зачем, ёринобу не понимает - зачем объяснять, всё и так, блять, очевидно. несмотря ни на что, его любовь к ханако и вера (в) ханако возвращают его обратно: ёринобу ненавидит не семью, только своего отца;

ёри отчаянно пытается стать свободным: от контроля, чужих ожиданий, эмоционального абьюза отца, от власти, жадности и жестокости - только чтобы (oh the irony) стать жертвой всего вот этого, и зачинщиком нового (и нового, и нового) круга насилия. никакого тебе разорвать колесо сансары, ёри.

мы с тобой (твоей энграммой, но это мелочи) год отирались код о код в одном микоши: со мной всё понятно, нетраннер:потрачено, а с тобой-то что приключилось, что родной батя не просто оцифровал, но ещё и забрал коробочку образцов для клонирования? сломаешься под гнётом арасаки или сделаешь себе новое имя/жизнь/лицо? действительно ли ты хочешь разломать отцовскую империю до дымящегося котлована? или, может, занять уютное императорское кресло? или поджечь всё к хуям шоб горело красиво, а ты на фоне такой disaster_girl.meme?

как искин человеку могу дать прикурить мозгоёблю и заронить зёрня сомнений, искин энграмме - хоррор и другой кошмаринг, как задрот - предложить поиграть в теории заговоров и жабогадюкинг. ты, главное, приходи, поджигайся и гори вместе с нами   

*nobuaki kaneko например ( ͡° ͜ʖ ͡°)